Июль 1917 г.
На деревне тихо-тихо,
По деревне бродит лихо,
Со двора бредет во двор.
Объявил, вишь, царь набор,
Объявил набор досрочный.
У царя расчет был точный:
Как, мол, немец ни мудри,
Как в бою он ни хитри,
С ним нам справиться нетрудно,
Наше царство многолюдно.
Все войска как соберем,
Да всей силой как напрем, –
Не спасут тут немца пушки,
Не война, сказать, – игрушки!
Напирай да напирай,
В день полцарства отбирай! –
А что головы кто сложит,
То царя не так тревожит!
Миллион голов аль два, –
Не своя ведь голова!
На деревне тихо-тихо,
По деревне бродит лихо.
Чей там голос? Кто зовет?
Кто-то плачет аль поет?
Не кукушечка во сыром бору куковала,
Не соловушко в зеленом саду громко свищет, –
Добрый молодец, во неволюшке сидя, плачет,
Обливается добрый молодец горючий слезми:
«Как берут меня, добра молодца, во неволю,
Уж как вяжут мне, добру молодцу, белы руки,
Что куют-куют добру молодцу скоры ноги,
Что везут-везут добра молодца, везут в город,
Отдают меня, добра молодца, в царску службу,
то во ту ль, во ту службу царскую – во солдаты.
Уж никто по мне, добром молодце, не потужит;
Только тужит лишь одна матушка, мать родная,
А еще по мне, добром молодце, красная девица.
Как все девушки про молодчика вспоминают,
Род и племя всё меня, молодца, провожают:
«Послужи-ка ты, добрый молодец, верой-правдой,
Положи за нас свою буйную ты головку!»
«Не шумите-ка, вы, ах, да ветры буйные,
Не бушуйте, вы, ах, да леса темные,
Ты не плачь, не плачь, душа красна девица!»
«Не сама-то я плачу, плачут очи ясные,
По неволюшке из глаз слезы катятся,
Поневолюшке да всё по милом дружке,
Что везут-то ль, отдают дружка во солдатушки,
В молодые ли его, ах, да во некрутики!
Снаряжу ль я, снаряжу дружка хорошохонько,
Провожу ль я, провожу дружка далекохонько,
Я до городу его, городу Владимира,
Я до матушки ль его каменной Москвы.
Середи-то ли Москвы да мы становилися,
Со милым ли со дружком да мы распрощалися.
Господа-то ли купцы на нас дивовалися:
Уж и кто же это с кем, кто с кем распрощается?
Или муж с женой, или это брат с сестрой?
Добрый молодец с душой красной девицей!»
Горько Маша убивалась,
Как с Ванюшею прощалась.
Ваня – красный, что кумач, –
Утешал ее: «Не плачь!
Так по мне ты слезы ронишь,
Словно загодя хоронишь.
Даст бог, справимся с войной,
Будешь, Маша, мне женой.
Коль вернут домой калеку –
Не губи со мною веку,
А погибну на войне –
Помолися обо мне».
Солнце весело светило.
Землю дождиком прибило.
Пар валил с осенних нив.
Лихо шапки заломив,
Заливая горе брагой,
Парни шумною ватагой
Пляс вели последний день.
– Треыь-брень!
Трень-брень!
Ты сыграй-ка,
Балалайка,
А мы песенку споем:
Завтра всем нам на прием!
Ой вы, немцы-супостаты,
Из-за вас идем в солдаты,
Из-за вас у нас печаль:
Покидать девчонок жаль!
Как посадят нас в вагоны,
То-то будет плач да стоны.
Все вагоны – грох да грох,
Все девчонки – ох да ох!
Вы, сударушки-сударки,
Выносите-ка подарки,
Чтоб, отправясь в дальний путь,
Было чем вас помянуть.
Нам подарки ваши любы:
Щечки алые да губы!
Ты играй-играй, гармошка,
Ты спляши-пляши, Тимошка!
Отчего не поплясать?
– Поплясать.
Дома нечего кусать.
– Что кусать?
Кабы мне да калачи,
– Калачи,
Я лежал бы на печи,
– На печи.