«Рабочим надо привыкать к мысли необходимости голода и холода».
И к холоду и к голоду
Мы все привыкли смолоду.
Но ты, дружок, не умолчи:
К чему привыкли богачи?
Все до конца раскрой кавычки,
Кооператорный герой,
Да заодно уж нам открой:
Какой же это «новый строй»,
Раз будут «старые привычки»?!
Нет, эта песенка стара.
Мы этой песне знаем «пробу».
«Буржуи! Трудно скрыть вам злобу.
Не нам, а вам пришла пора
Переучать свою утробу!»
Мужик Вредный.
Нам холод-голод нипочем:
Мы их разделим с богачом!
За это с нами он поделит все достатки.
(«Поделит» после доброй схватки!)
Иван Заводской.
«Кооператоры». Их вывод – неминуем:
Кооперация с буржуем.
Шило.
Пою. Но разве я «пою»?
Мой голос огрубел в бою,
И стих мой… блеску нет в его простом наряде.
Не на сверкающей эстраде
Пред «чистой публикой», восторженно-немой,
И не под скрипок стон чарующе-напевный
Я возвышаю голос мой –
Глухой, надтреснутый, насмешливый и гневный.
Наследья тяжкого неся проклятый груз,
Я не служитель муз:
Мой твердый, четкий стих – мой подвиг ежедневный.
Родной народ, страдалец трудовой,
Мне важен суд лишь твой,
Ты мне один судья прямой, нелицемерный,
Ты, чьих надежд и дум я – выразитель верный,
Ты, темных чьих углов я – «пес сторожевой»!
Отец, как водится, был злостным воротилой,
Но не таков
Обычай нынче у сынков:
Там, где им взять нельзя ни окриком, ни силой,
Они берут улыбкой милой
И ласковым словцом.
Встречаться мне пришлось в деревне с молодцом.
Шла про него молва в народе:
«Михал Иваныч-то!.. Богач, помещик вроде, –
Какая разница меж тем, гляди, с отцом.
Как распинается за бедноту на сходе!
«Мы, братцы, – грит, – одна семья…
Как, значит, вы да, значит, я…»
Не разобрать хотя, что «значит», –
Заика, видишь ли, с суконным языком!
Но видно, что скорбит: в грудь тычет кулаком
И горько плачет!
«Бог с ним, что не речист: была бы голова!» –
Такая шла молва.
И никому-то мысль в башку не приходила,
Что сын пошел в отца: такой же воротила,
Да только что дела ведет на лад иной.
Где? – За народною спиной.
Сойдутся, снюхавшись, добряк Михал Иваныч
Да Черт Степаныч,
Мошна с мошной,
Да толковать почнут, кого где можно скушать.
Вот тут бы нашего заику и послушать:
Скупой сначала на слова,
Кряхтит он, охает, вздыхает… Но едва
Запахнет жареною коркой,
Заика речь ведет – что чистый жемчуг льет,
Не говорит, подлец: поет!
Не как-нибудь: скороговоркой!
Друзья! Скажу вам напрямик:
Держитесь за сто верст от «социал-заик»,
Их развелася нынче-стая.
Но распознать их – вещь простая.
Высоких нот они – зарежьте – не берут,
А и затянут, так соврут.
С доподлинным борцом блистая внешним сходством.
Иной из этаких господ юлит-юлит.
Но вы узнаете, где у него болит,
Когда он заскулит с поддельным благородством:
«Тов…арищи! В борь…бе все ль средства… хор…оши?
Ну…ну… к чему… н…алог на б…ары…ары…ши?
И…и…з…ачем контр…оль…н…ад пр…оиз…оиз…
…водством?!»
А дальше уж пошло: «Ваш разум затемнен»,
И разгорелись ваши страсти;
Рабочим – надо ждать, а до иных времен,
Пока там что, должны буржуи встать у власти,
Что «пролетариев другие ждут дела…»
А ждет «хозяйская», конечно, кабала!
Ты не спрашивай,
Не выпытывай.
Ох, сложу-сложу
Полномочия.
Не допрос пишу, –
Многоточия!
Положеньице
Невылазное,
И в башку бредет
Несуразное:
То корнилится,
То мне керится,
Будет вправду ль суд, –
Мне не верится.
Ну-тка, милые мои!
Сладко свищут соловьи
По весне в зеленой роще.
Наша песенка попроще.
Где уж нам да сладко петь!
Нам бы горе дотерпеть,
Вековое наше горе.
Не забросить горя в море,
Не спалить его в огне.
По родимой стороне
Горе, знай себе, гуляет –
Счастье ж где-то ковыляет.
«Эх ты, – мается народ, –
Кабы все наоборот!
Кабы то вот нам да это,
Чтоб зимою было лето,
Чтобы жить нам без хлопот,
Нужды-горюшка не ведать, –
Чтобы сел мужик обедать,
Глядь, само все лезет в ротЬ