Карасик! Что тебе лукавый «рыболов»?!
Не слушая его коварно-льстивых слов,
Себе, а не врагу, в угоду
Нырни поглубже в воду!
Хочет ли «Правда» вообще работать вместе с нами, так называемыми «ликвидаторами»? Мы ждем от «Правды» ответа.
Взялась за ум рабочая артель:
«Довольно быть нам сборищем случайным
Да путаться по кабакам и чайным,
Как все мы путались досель!»
Артель единогласно
К решению пришла:
Кормиться всем из общего котла!
Прекрасно.
Добыт котел и выбран кашевар –
Кривой Захар.
А так как было ясно,
Что не управиться Захару одному,
Приставили к нему
Двух пареньков охочих
(Не дюже-то рабочих),
Ерёму да Кузьму.
Так надо же греху случиться:
При первой же стряпне
Пришлося по нужде Захару отлучиться,
Когда со справою котел уж был в огне.
Кузьма с Ерёмой тары-бары
Да растабары:
«Мы тоже кашевары!»
«Ась, брат? Чай, надоть посолить».
«И поперчить да маслица расплавить».
«И молочком недурно б забелить».
«А опосля кваском заправить».
«Постой-ка, Кузя, виноват:
Забыл подбросить я салат».
Захар, вернувшися, не доглядел оплошки,
Что там сварилося – бог весть!
Артели ж довелося есть.
Едва успев хлебнуть по три-четыре ложки
Невиданной окрошки,
Ребята наши – кто куда!
Тошнит и рвет бедняг без меры,
Как от холеры.
Беда!
А поварам грозит расправа
За то, что вышла их еда –
Еще бы ничего – бурда! –
А то, как есть, отрава!
Ох, ликвидаторы! Что долго говорить!
Нам с вами каши не сварить!
Зубатовщина – не умирает.
Не спится Прову Кузьмичу.
В глухую ночь идет он к стражнику Фаддею.
«Охти, беды! Совсем собою не владею.
Скажи по совести, Фаддей, – я знать хочу:
Уж я ль о батраках моих не хлопочу?
Уж я ль им не радею?
На деле, в помыслах, во всем пред ними чист!
Скажу, как перед богом…
А вот – гляди: подметный лист!
Они ль, а может, так какой-то стрекулист,
Грозят поджогом!»
Печалуется Пров, – ему и невдомек,
Что подметнул листок
Не кто иной, как плут и бражник,
Сам… стражник.
Фаддей меж тем ворчит: «Да, милый, времена!
Крушенье света, знать, приходит, старина!
Антихрист сам никак стал сеять в людях злобу.
Всяк только и глядит, где плохо что лежит.
Одначе, чтоб самим не лезть врагу в утробу,
Нам что-нибудь с тобой придумать надлежит…
Смекай! Устроим-ка, Кузьмич, с поджогом… пробу!»
Быть по сему. В ту ж ночь, домой вернувшись, Пров
Средь сонного двора поджег вязанку дров.
Дрова попалися – сырец, горели скудно,
Так было загасить огонь совсем не трудно.
Настала енова ночь. Фаддей вошел в удар:
«А ну-ко-сь, подожги, Кузьмич, теперь амбар!»
Кузьмич послушен.
И в этот раз огонь – верней: почти пожар –
Руками батраков был, хоть с трудом, потушен.
У Прова пот на лбу.
Пров крестится, благодарит судьбу.
«Постой, – шипит Фаддей, – что ж, думаешь ты, даром
Возились мы с дровами и с амбаром?
Попробуем теперь поджечь избу».
Поджег Кузьмич. Ан тут и вышла-то зарубка:
Изба была стара, суха,
Внутри все бревна – требуха,
Огню податливы, что губка, –
Как порох, вспыхнула изба.
Напрасно колокол церковный бил тревогу:
Хоть к Прову полсела сбежалось на подмогу,
Торчала через час замест избы – труба!
И во дворе не велики остатки.
В огне погибли все достатки
Несчастных батраков.
Пров убивается. Фаддей же – был таков!
Проделано все ловко.