Когда б я мог!
Когда б имел я бойкий слог!
Уж то-то б написал статейку
Про «Речь», «Биржевку» да «Копейку»,
Не позабыв еще газеток двух иль трех,
Что нравятся иным рабочим,
До разного вранья охочим,
Где что ни слово – брех, да ведь какой же брех:
Не одного, а дюжины Терех!
«Особое присутствие, закрыв два про- фессиональных общества рабочих, в том же заседании разрешило регистрацию трех игорных клубов».
Ареопаг со страхом
Сидел, внимал докладу:
«Стоим мы перед крахом!
С народом нет уж сладу!
Куда я взор ни кину,
Отрады нет для взора:
Мужик жует мякину,
Мужик нам – не опора!
Рабочий – груб, невежда,
Нас съесть готов с нахрапа.
Одна у нас надежда
На клубного арапа!»
«Мужик?.. Рабочий?.. Прочь их! –
Воскликнул хор сатрапов. –
Долой союз рабочих!
Ура, союз арапов!!»
«Ох, батюшки! Уж я ль воров не берегусь?
А что терплю от них! Ведь тут уж не до шуток:
То в курах был урон, потом дошло до уток,
А нынче скраден – гусь!»
Хотя валялися и потроха и перья
Вокруг собачьей конуры,
Хозяин все же до поры
К собакам не терял доверья.
Но раз их стал корить, что даром хлеб едят:
Добра хозяйского ни малость не глядят.
Собакам тот укор сказался подозреньем.
Уж не донес ли кто тайком?
А как щенок один давно был под сомненьем,
То псы расправились немедля со щенком
И с неостывшим рвеньем
Над трупом подняли они же слезный вой.
Допреж того был туг хозяин головой,
А тут еще, такой увидевши разбой,
Он речью подлой и лукавой
Пса старого был с толку сбит совсем.
Пес выл: «Да будет вам, друзья, известно всем,
Что сей щенок сражен не камнем, не отравой:
От вражеских зубов за нас пал он со славой!
Он – мученик… Герой… Он – жертва злых страстей!..
Псы верные, клянусь у дорогих костей,
По виду ран сужу… Тут пахнет чертовщиной!
И будь хозяин наш не бабой, а мужчиной,
Он смог бы показать пример,
Как строго должен быть наказан зверь-убийца,
Злодей и кровопийца,
Проклятый изувер!»
Хозяин речью был растроган и взволнован.
Собаки ж до того, казалось, были злы,
Что вмиг «убийца» был разыскан, арестован,
Приведен и закован
В двойные кандалы.
Не знаю точно, как арест был обоснован,
Но старый лютый пес, забившись в конуру,
Смеялся там до слез, до судорожных колик:
«Ав-ав, смехотушка!.. Ав-ав-ав-ав, помру!..»
Как не смеяться?! Я не вру:
Был в кандалы закован… кролик!
Не знаю, говорить иль нет
О «следствии» скандальном?
Лихие псы взвели на кролика навет
В убийстве «ритуальном».
Хоть ясно, чем грозит подобная беда,
И хоть на правый суд надежды очень мало,
Но – всякое бывало! –
Над правдою в судах глумились не всегда.
Так подождем суда.
Приятель мой ворчит: «Ох, до каких же пор?!
Скажи: над „Правдою“ опять повис топор?
Был обыск? Выемки лихие?»
«Вранье!.. Да кто тебе сказал?»
Приятель мне «Россию» показал:
«Ро-с-си-я»!!
Ну, жди теперь добра!
Ведь тут не просто врет неопытная сводня, –
Чернила капали с «казенного» пера:
Про обыск писано вчера,
Так надо ждать его сегодня!
Над высохшим Ингулом
С ружьем в руках бреду,
Поля рабочим гулом
Полны: косьба в ходу.
Блестят на солнце косы,
Стучат о сталь бруски,
Широкие покосы
Ложатся до реки.
Мелькают часто грабли,
Вязальщицы в поту.
«Что, милые, ослабли?
Жара невмоготу».
«Ништо!.. Вот ты бы, право,
Прошел с косой хоть раз!»
И смотрит так лукаво
И щурит черный глаз!
«Что ж думаешь, воструха?
Аль не видал я ржи?!
Дай косу мне, Петруха,
А сам за мной вяжи».
Рукам от поту склизко.
Мой первый взмах – высок.
Пустил я косу низко:
Коса вошла в песок!
«Умора!.. Фу ты, ну ты!» –
Смеются косари.
На пальцах в три минуты
Натер я волдыри.
Но боль сношу геройски, –
Уж как ни есть – кошу.
С крестьянами по-свойски
Под вечер – к шалашу.
Вкусна простая каша
Из общего котла.
Бесхитростная наша
Беседа весела.
«Так завтра к вам опять я!
Прощайте, земляки!»
И любы мне пожатья
Мозолистой руки.
Заграй Полкана поносил
Что было сил:
«У, дьявол старый!.. Лежебока!..
Хозяйский прихвостень!.. Наушник!.. Егоза!
Бесстыжие твои глаза!..
Подох бы ты до срока!»
«Аль ты совсем оглох, Полкан:
Сидишь – молчишь, как истукан.